Аз Бога ведаю! - Страница 70

– Так-таки ты согласен?

Старый наемник протяжно вздохнул.

– Не свычно мне – потакать… Уволь, не стану. Не пристало мне злато даром получать. Всю жизнь за него служил, а ныне мыслю – за веру послужу. Этот ярый детина достоин моей веры! Княгине не любы замыслы его – мне в самый раз.

– Что слышу я? – изумился слепой, и в белых очах его возникли зеницы. – Чтоб пришлый на Русь и вечный наемник за веру служил? Ей-ей, лукавишь! Или выжил из ума!

– А тебе не позволю смеяться надо мной! – рука Свенальда потянулась к горлу – гость отпрянул. – Не всем можно тешиться над воеводой!

– Но если я не златом заплачу? – вдруг предложил покорный купец. – Мзда в этом мире имеет много сутей…

– Чем же еще, слепец? – старый наемник отшвырнул гостя. – Ведь ты мешок с златом – вот твоя суть. Хоть и скряга, но готов и Русь прикупить, коль ею станут торговать.

– О, беден я! – взмолился слепой, вставая с земли. – Дохода мало, урон терплю. Если бы ты посмотрел, что ем и пью!

– Не властью ли ты вознамерился платить? – Свенальд заперхал горлом, что означало смех. – Такую мзду не принимаю. Кто рабства вкусил, тот лишь мечом способен править.

– Ты ведь жаждал знать, откуда родом? Где твоя сторона, отчая земля?

Свенальд вскинул брови – на мир смотрели голубые глаза!

Пахнуло смолой сосновой и горячим камнем…

– Жажду знать…

– Укажу тебе, за это и послужишь. Ну, по рукам?

Свенальд схватил его руку, как прежде не хватал и злато.

– Послужу! Но коли обманешь… Коли поскупишься… Меча марать на стану – руками разорву тебя!

– Уймись, варяже! – обрадовался слепой. – Да, я скуп, но ведь плачу. Служи, Свенальд. И получишь свою плату – умрешь на отчине своей.

– Дай задаток! – однако же потребовал старый наемник. – Так надежнее будет.

– Но чем ты желаешь получить?

– Отыщи мне сына, живым или мертвым. Ты всесведущ, не велик труд тебе будет. Что мне отчина, коли вернусь без Люта…

– Сыщу, – пообещал слепой. – Не минет и полгода.

– Нет, купец, считай, не сторговались…

– Когда же тебе надобно сыскать?

– А хоть в сей же час! Ждать могу лишь день-другой.

– Сейчас могу поведать тебе немного, – слепой помедлил, – Довольно ли будет вести, где твой сын и жив ли?

– Пока довольно…

– Жив Лют, – сообщил гость. – Ив этот час плывет на корабле по студеному морю. Его княгиня услала за сокровищами на остров Ар.

– Добро, – после долгого молчания выдавил старый наемник. – Но все равно ты отыщи его и приведи ко мне.

Они ударили по рукам, после чего слепой так же незаметно удалился с воеводского двора. Свенальд же напоил коня, задал ему ржи и, дождавшись тьмы, злато перенес в хоромы, а там ковер персидский на пол бросил, ссыпал свою мзду и, запершись в покоях, стал священнодействовать. Служанка ведала его обычай и не мешала, ходя на цыпочках.

Так ночь прошла, весь день, и только к сумеркам наемник старый вышел из покоев, поел, вкусил вина и в позе горестной остался до темна. И лишь с приходом новой ночи пошел во двор, чтоб спрятать злато. Сыновью долю – треть – оставил в кошеле, иная треть полагалась дружине, а третья треть – сокровище Свенальда – обречена была уйти в тайник, суть в землю.

Весь существующий мир делился не на страны, роды и племена, не на вельмож и слуг, и более того, не на Добрых и злых людей. Все это было вымыслом досужим! Мир расчленялся всего лишь на две половины: одна таила клады, другая искала их. И в этом стремлении человеческого племени была сокрыта вся страсть, жизненная сила и неиссякаемая мощь существования мира. Поэтому старый наемник не золото в землю зарывал, не состояние прятал, а чародействовал, подобно искусному волхву. Покуда золото в кошеле или в руках – оно всего лишь сор, пыль, пух невесомый: чуть дунет ветерок – и разлетится в прах. Но если заложено в засмоленный горшок, в медный кубок или иной подходящий сосуд и в земные недра опущено под покровом ночи – оно переставало быть золотом и становилось сокровищем

Свенальд священнодействовал. Шаг за шагом ой обозрел весь двор и выбрал место – в глухом углу среди крапивы в землю врос тяжкий камень. Замшелый, осклизло – неподъемный, он внушал покой и вечность: он мог бы охранять не только сокровище, но, пожалуй, и прах. Старый наемник был сведущ, как следует зарывать клады. Обождав полуночного часа, он всыпал золото в медную братину и, засмолив ее, покрыл берестой, затем обернул куском конской кожи, еще раз засмолил и обвязал пеньковой веревкой, вплетая в нее былинки буковицы – травы, что оберегает клады от ясновидящих кладоискателей. Затем, таясь и озираясь, расшевелил заступом землю под камнем, а вместилище отрывал уже руками, чтобы не обиделась Мать – сыра – земля и не исторгла сокровища. Глубоко выкопал, на длину десницы вдоль каменного бока, и было уж вознамерился, подстелив холстинку, вложить в яму братину, но вдруг пальцы его нащупали горшок – зев засмоленный! И будто опалило руку – ужели чей-то клад? Отрыв горшок, он вынул его из ямы и заперхал горлом – засмеялся: весу было в меч или даже поболее – это ли не удача? В сей же час он поспешил в хоромы и там затеплил свечу, чтобы позреть на клад…

И тут признал горшок, содержимое его – серебро и золото – тоже было знакомым… Чуть не прослезился – как он долго живет на свете! Ведь этот клад был положен в лето, когда светлейшие князья Трувор и Синеус отплыли в Последний путь. Сколько минуло времени? Без малого сто лет! Все, жившие тогда, давно примерли, и сам он обветшал, но золото и серебро – вот оно – светится живой слезой и горит неугасимым огнем. Что память человеческая? Подуло ветром – и уж нет ее. Сокровища же и в веках живы, поскольку золото это хранит в себе его молодость и суть бывшей когда-то службы – суть сокровенной тайны…