Княгиня закричала, дабы отпугнуть созревающую в голове мысль. И пробудилась от своего крика. Над нею склонилась боярыня-служанка.
– Воды, – опамятовавшись, попросила княгиня. – ан, нет, вина…
В, тот час же перед нею был полный кубок. Она сделала несколько глотков и перевела дух. За слюдою окон синел расплывчатый рассвет…
Сейчас взойдет солнце, и Святослава поведут из сруба на лобное место. А там прикуют цепью к судному древу – тысячелетнему дубу с кроной, разбитой молнией Перуна.
Княгиня велела немедля разыскать Претича: тяжелый железный посох стоял в изголовье ложа-Подручный боярин явился в белом рубище – приготовился к смерти. Княгиня посмотрела в его глаза – ни тени страха, ни мути отчаяния, разве что на высоком лбу его остались следы от пальцев – знать, долго сидел, уронив голову.
Княгиня подала ему посох, но Претич отступил на шаг:
– Сажай на кол, княгиня. Был Гоем и умру. А изгоем мне не бывать.
– Я отпустила с миром убийцу мужа, – сказала княгиня. – И тебя прощаю, крикнувшему “смерть!” сыну моему… Но ты сослужишь мне службу. В сей же час отправляйся в страну Полуденную, на реку Ганга. Без меча, с посохом этим… Там поклонись волхвам и проси у них Раджу мне в мужья. Теперь не воевода ты, а мой сват.
– Ты милостива стала, княгиня, – промолвил Претич. – Только не сослужить мне службы твоей, не найти дороги на реку Ганга. Я не знаю земных Путей. Жизнь дорога, но обнадеживать тебя не стану. Уж лучше мне на кол…
– Изведай Путь! – приказала княгиня. – Сыщи его! Найди путников-волхвов, калик перехожих! Пройди торги, где продают рабов, сыщи невольника из страны Полуденной! Попытай сведомых мореходов!.. Путь изведай! Ты клялся послужить Руси, так послужи ей. На кол всегда поспеешь…
– Верно говорят: пока жив – не изведать рока, – промолвил боярин. – Я князю кол пророчил, но сам был обречен на него; весть черную принес, а послан изыскать благую…
Он принял посох, взвесил в руке, примерился к нему и неуклюже пошел к двери. На пороге обернулся, глянул через плечо.
– Добро, княгиня… А посох-то – тяжелее меча.
Ушел подручный боярин в дальнее странствие – исполнила княгиня волю Вещего князя, но стало ей еще горше, ибо следовало исполнить вторую его волю. Рассвет уж голубил небо, на востоке, словно далекий пожар, назревала утренняя заря. Брызнет солнечный поток из-за холмов – поведут Святослава…
А ей придется изронить слово, о котором она и думать страшилась!
– Повинуюсь року, – шептала она, чтобы не потерять дара речи в нужный миг. – Повинуюсь року, повинуюсь…
Но что это? Над спящим Киевом послышался шум, глухая молва и звон оружия. Копыта лошадей стряхнули предутренний сон с города, заклубился рой светочей.
Ужели ведут Святослава?!
Княгиня выбежала на гульбище. Сквозь томный травяной дух пахнуло конским потом, гарью, кровью… Не печенеги ли в город ворвались?..
– Эй, стража! – крикнула она с гульбища. – Что это за шум? Пошлите гонцов! Немедля разузнать!
А гонцов слать было поздно – застучали в теремные ворота:
– Отпирай! Это я иду, Свенальд!
Чуть отлегло… Но зоревое небо грозило объять пожаром весь Киев!
Княгиня велела отпереть и спустилась во двор. Свенальд оставил дружинников за воротами и вошел один, с мешком на плече.
– Исполнил волю твою, княгиня… Добычу принес.
– Где Святослав?
– В надежном месте утаил, – признался воевода. – Бояре не достанут.
Не сдержалась княгиня, бросилась к Свенальду и, обняв его, облобызала.
– Ты спас мой рок! Мою честь материнскую! Вовеки твоей службы не забуду!
Но что это? От старого наемника пахнуло свежей кровью! Щемящий разум сладковатый дух… Она отшатнулась и заметила, что мешок на плече воеводы весь в алых пятнах и разводьях.
– Что ты принес мне…
Свенальд молча вытряхнул мешок к ногам княгини – три сивобородых головы раскатились по траве. Смерть исказила лики, однако признала она своих вельмож – судных бояр.
– Одной головы недостает, – проговорил старый наемник. – Утек тот, что верховодил и склонил к измене, Претич именем. Но дай срок, и его достану.
– Переусердствовал ты, воевода… Бояре не простят. Быть смуте великой!
– Я спас от смерти сына твоего, хотя он надо мной смеялся…
– Князьям не след вставать против своих бояр! – воскликнули княгиня. – Ты сына спас, но ныне погубишь меня! Казнь судных бояр – се смерть моя! Все скажут, по моей воле…
– А ты не вставай против, – посоветовал старый наемник. – Спрос учинят – на меня сошлись, мол-де, Свенальд лишил жизни бояр по своей воле. Кто же более всего заедать тебя станет – мне поведай. Я укрощу сивобородых.
– Ты храбрый муж, Свенальд, – княгиня огляделась – не слышит ли кто. – За эти головы бояре потребуют твою.
– Потребуют – отдай… Но скажи при этом: “Подите и возьмите сами Свенальдову голову. Я жена, и не рубить мне его головы”. – Он помедлил, воззрившись на княгиню, и вдруг предложил: – Давай сговоримся, княгиня? – Отдай под меч всех бояр! В отместку за сына! И некому будет смуты чинить…
Княгиня склонилась над головами бояр, несмелой рукой закрыла им очи. Они судили сына… Но жаль смысленных бояр! К добру или худу казнил Свенальд судных? Иным неповадно будет руку поднимать на княжеское семя, возмущать народ… А у кого совета спросить в трудный час? На кого опереться, когда земля уходит из-под ног?.. Три головы – жертва за сына… Но сколько Святослав потребует жертв? Сколько прольет крови, порушит древнейших родов, прядущих свою нить из глубины веков? Сын – продолжение рода, правая рука – десница… А ежели она отсохла, очужела и стала неразумной? И след ли отдавать за нее под Свенальдов меч мужей боярых, из коих состоит живая плоть народа и разум отчины?