Аз Бога ведаю! - Страница 87

– Бояр не отдам! – сказала княгиня. – Довольно и трех… Претича же встретишь – не смей и волоса коснуться! Уразумел, воевода?

Свенальд взлохматил брови, промолчал. Княгиня встала.

– Ты спас мне сына, когда уж никто не мог спасти… Но впредь самовольства твоего не потерплю! Служи покорно мне!

– Я не тебе служу, – вдруг мрачно сказал старый наемник. – И не себе, а Руси и молодому князю.

Глянув на воеводу, княгиня отступила: сквозь мрачность голоса почудилось ей, будто этот древний витязь, искушенный службой и притомившийся от нее, в сей час, словно отрок, пылает усердием и любовью.

– Скажи мне, Свенальд… Отчего прыть твоя? Ведь прежде ты иной был, не служил, а время коротал. Ужели возлюбил князя? Того, кто посмеялся над тобой?

– Верно, он смеялся… Но я возлюбил его, – сказал воевода и поднял взгляд – явил прежде незримые глаза свои. – Князь Святослав – великий муж. Из всех князей, коим служил, этот молодой князь достоин, чтоб не за мзду служить ему, а за веру.

– Чудно мне это слышать… Ты же варяг наемный, и Русь – не твоя отчина, чтобы служить за веру. И князь – не родич тебе.

– Ты хоть и княгиня, но жена, – не смутясь ответил Свенальд. – Тебе мужского чувства не изведать… Я стар телом, но дух мой всегда жаждал обрести не золото, а воеводской славы… Князь покуда молод, но придет срок, он станет править миром! Какой бы витязь не утешился радостью послужить такому князю? Я поклялся себе: умру за Святослава. Этого князя мне уже не пережить. Не я, а он смеялся надо мной!

Приблизившись к Свенальду, княгиня взяла его за бороду, запрокинула голову седую – шлем свалился и, ударившись о землю, скатился к мертвым головам…

– Что замыслил, воевода?.. Князь изрочен, слаб разумением. Но ты – мудрый муж! Или у тебя от старости рассудок помутился, коль вторишь за детиной: “Он миром станет править?”

– Он миром станет править, а я – служить ему, – проговорил наемник. – Ибо поверил в Святослава! Я, старый мздоимец, утверждаю: этому князю достойно служить за веру!

Сказав это, он не моргнул и глазом. Княгиня отпустила воеводу, смущенная душа не утешилась его словом.

– Коль вознамерился служить за веру – служи… Да только помни мой наказ; не потакай детине! Не восхваляй, не славь его действий, покуда разум слаб! Покуда лежит на нем печать изрока!

– Исполню твой наказ… – скрипя костями, вымолвил Свенальд. – Но вижу я: твой сын велик и в веках прославится. Ужели ты не дозволишь мне потакать сыновней чести и славе?.. Годи, княгиня, придет час – ты возгордишься Святославом! Не ведал бы этого – не спасал бы ему жизнь. Не чинил бы с тобой сговора супротив судных бояр.

Поправ ногой мертвые головы, он вышел за ворота: сам себе князь и сам себе владыка…

А за воротами возликовала наемная дружина, ожидающая своего воеводу. В тот же миг над Русью взошло солнце и лучи пронизали пространство над Киевом, исполненное уже шумом молвы.

Возмущенный Киев ждал утра, чтобы позреть, как поведут разбойного князя к лобному месту; изготовились горожане встретить его на позорном пути тухлыми яйцами да гневным словом. Но встало солнце, а не ведут Святослава! Бросились к срубу на берег Лыбеди. Там же лишь тела бояр, изрубленные и обезглавленные…

Кто мог сотворить это? Она, мать-княгиня! Кто же отважится рубить судных бояр? Бросилась толпа к терему, обступила заплот, застучали в ворота, требуя выдать сына: коли в рощенье сказали ему – “смерть!” – правый суд свершиться должен! А думные бояре, взвалив на телегу судных, подвезли к .воротам и требовали, чтобы княгиня вышла либо их впустила в терем: след было учинить спрос за безвинно погубленных.

Тем часом княгиня стояла перед крестом – Христом распятым – и, взирая на мертвеца, думала о жизни. В изнывшем материнском сердце, словно трава под камнем, прорастала надежда. Не волею ли Христа спасен был сын? Не молитвами ли старца-чернеца? Ведь как сказал он, так и вышло! С чего бы вдруг старый наемник Свенальд о благородных делах начал мыслить, о службе за веру? Кто подтолкнул его к поиску не золота, но чести?.. И если этот бог Христос, слыша молитву, вступился за Святослава, знать, мертвый бог сильнее богов живых…

Не потому ли именуют его – Спаситель?

А коли так, то это мертвый Христос достоин быть с живыми, и след приобщить его к сонмищу богов народов Ара. Ему ведь одиноко, вися в покоях; не с кем и словом перемолвиться… Сняв со стены распятие, княгиня отнесла его в гридницу и утвердила среди кумиров – между громогласным Перуном и тихим Волосом.

Занятая этими мыслями и делами, она не слышала ни шума людского, ни стука в ворота, и лишь когда разъяренная толпа, сминая стражу, ворвалась на княжеский двор, княгиня словно пробудилась от сна. Бояре несли на руках убиенных Свенальдом и требовали правды; их скорбные родичи грозили местью, а народ требовал выдать Святослава.

И не у кого было спросить совета…

Княгиня затаилась у окна, призвав тиуна, велела ему выйти во двор и сказать киевлянам, кто сотворил злодейство и кто выхватил из сруба приговоренного князя. Бледный молодой тиун оставил оружие и вышел на красное крыльцо. На какой-то миг за стенами терема стало тихо, однако ор и крик взметнулся с новой силой и задрожала в окнах мутная слюда.

– Возьмем Свенальда! – кричали в толпе, и над головами уж заблистали мечи. – Где Свенальд?! Аида к его хоромам!

– И княгиню возьмем! – продолжали настаивать бояре. – Она напустила варяжскую дружину! Будет в. наших руках мать – возьмем и сына ее, и воеводу-злодея!

– Княгиня оправдалась, выдав Свенальда! – протестовали им. – След взять Свенальда и поднять на встряску!